Шанс, в котором нет правил [черновик] - Ольга Чигиринская

— Отнеслись к нам? Подумай сам, — пожал плечами Габриэлян. — чем занимается «Омега».

— Ловит нелегалов.

Запятая в небе становилась все больше, приобретала очертания.

— А что происходит с нелегалами?

Так, — сглотнул Олег, — примерно троих из десяти нелегально инициированных, в конце концов, принимают в кланы. То есть…

— Сегодня ты его берешь, кладешь своих, а завтра он — гражданин как все. То есть, господин.

— И у него есть неплохой шанс очутиться в той же самой «Омеге». Так что внутри подразделения к этому вопросу относятся еще легче, чем у нас. Впрочем, на людей они могли бы и затаить зло, но мы-то не очень подходим… под определение.

Бегемот внутренне ёрзал. Ему хотелось поговорить о том, о чем говорить никак не следовало.

Это он зимой «раскрутил» Вервольфа. То есть, он знал, конечно, что у парня в подполье кличка другая, а в «Шинсэне» — вообще третья, но для него, Бегемота, Антон Маковский ака Евгений Лосев оставался Вервольфом. А вот интересно, как его во время оно звала новая И.О. смотрящего, высокая госпожа Анастасия Кузьмичева?

Но об этом нельзя вслух. Ни здесь, ни где бы то ни было еще. Потому что Антон Кузьмичев, золотая пайцза, лицензия на инициацию, числится в без вести пропавших уже три с половиной года — и все эти три с половиной года его не ищут.

Звукоизоляция в салоне была прекрасная. Садящийся авион приземлялся с еле слышным гулом, ощущавшимся больше как вибрация — а на деле снаружи стоял такой шум, что у самого Хеймдалля уши бы заложило. Поток напряженного колеблющегося воздуха над бетонной полосой отразил огни заходящего на посадку аппарата. На миг самолетов стало два: один шел к земле, другой — перевернутый, зыбкий, расплывчатый — к небесам. Через секунду они соприкоснулись шасси и нижний растворился в верхнем.

- Вообще-то, — сказал Олег, — это не тот борт. Наш отправился в нижний мир. А мы получили чужой. Но поскольку все одинаковое…

— Олег, — Габриэлян посмотрел на него очень серьезно. — В МВД была хорошая работа.

«Замолчи», — перевел Олег, — «И молчи всю дорогу, сейчас мы рискуем больше».

— А можно я его стукну? — поинтересовался Король. — Он станет фиолетовым. В крапинку.

В отличие от Олега Король не ёрзал — ни внутренне, ни внешне. Он смертельно устал. И если им всем сейчас не открутят головы, то он отправится в Москву этим же бортом. Отдыхать и разбирать почту.

— Не стану, — возразил Олег. — Оно не успеет проявиться.

Рука, надо сказать, была местами фиолетовой. Но в основном — желтой. В крапинку. А шишка размещалась под волосами и о цвете ее судить было трудно.

Авион остановился на полосе, ровно напротив дорожки для автомобилей. Габриэлян распахнул дверцу, и шум турбин — уже угасающий — ворвался в кабину. Разговаривать вслух сразу стало невозможно.

Все трое вышли из машины. Этого можно было не делать. Сюда вообще можно было не приезжать. Но для дела будет лучше, много лучше, если все, кому следует, увидят цепочку командования в действии.

Поднятый двигателями ветер взметнул волосы Габриэляна, отбросил за спину полы пиджака. Олег все еще не разбирался как следует в дресс-коде и тонкостях нарушения оного, но понимал, что Габриэлян ничего не делает просто так. То, что он сейчас опять без галстука (и ради этого нарочно заехал в магазин и купил свежую водолазку), то, что его пиджак расстегнут — в то время как сгрудившееся на дорожке чиновничество законопачено наглухо — все это что-то значит.

Шум турбин стих, стали слышны ночные звуки — стрекот кузнечиков на газоне, свист ветра — обычного, не турбинного ветра — в опорах радиомаяка. Дверь авиона открылась, выдвинулся трап. В овальном проеме показалась невысокая, ширококостная, но худощавая женщина. Вот ее костюм отвечал наверное, всем правилам дресс-кода: прямая черная юбка до середины голени; черные туфли на средней высоты каблуке, черный пиджак с белой отделкой и сверкающей белизны блузон.

За краем светового плафона было уже совсем темно. Как и бывает здесь в это время года. Госпожа Кузьмичева неприлично молода. Ей, наверное, было неуютно лететь — даже вечером. Но костюм безупречен, глаза — ясные, в движениях — ни следа дневной комы. Штат отстает на полтора шага. Волковский стиль.

— Добрый вечер, Вадим Арович, — голос глубокий, поставленный. Преподавательский. — Приятно видеть вас живым и здоровым. Кое-кто в Москве полагал, что уборка здешних конюшен будет стоить вам как минимум здоровья. Только по дороге из Москвы я получила четыре разгневанных вопля. Еще одиннадцать получил господин Рыбак. А сколько еще доберется к утру через аппарат Стрельникова, не хочу даже гадать.

— Добрый вечер, Анастасия Дмитриевна. Я надеюсь, они были приняты к рассмотрению?

— К рассмотрению — да, — женщина еле заметно улыбнулась. Задержала взгляд на Короле. Чуть дольше — на Олеге.

— А где господин Кессель? Надеюсь, с ним ничего не случилось?

— Случилось, — кивнул Габриэлян. — Он вытянул короткую соломинку и остался работать.

Улыбнувшись Олегу еще раз, Анастасия Дмитриевна прошла дальше — к группе встречающих гражданских и милицейских чинов. Сдержанно пожала руку губернатору. Ответила кивком на полупоклоны краснодарских бонз.

— Доброй ночи, господа. Меня назначили исполняющей обязанности главы консультативного совета ССН при господине губернаторе. Надеюсь, мы с вами сработаемся.

Она поедет с ними, а не с нами, — подумал Олег.

— Конечно, — отозвался в ракушке Король. — Она теперь местная. А мы — столичная чума.

Это еще не значит, что противочумных репрессий не будет, — подумал Олег. Еще Габриэляну предстоит персональный доклад.

— Двигай, Король, — сказал Габриэлян. Шофер достал из багажника сумку Винницкого. Король слабо (стороннему человеку показалось бы, что лениво) махнул на прощанье рукой и вскинул «торбу» на плечо. Через несколько секунд он находился уже в авионе. Выспится по дороге, подумал Олег. Везунчик.

— Мы обратно?

Габриэлян кивнул.

— Поедешь в гостиницу или подождешь меня?

— У меня практикум по электронике недоделанный… — конечно подожду. Буду сидеть в приемной и болтать ногой.

Габриэлян ждал — стоя и молча. Если бы Анастасия Дмитриевна была человеком — ждать пришлось бы до утра, а то и до вечера. Даже с учетом ее профессиональных навыков. Но Анастасия Дмитриевна уже четыре с лишним года человеком не была, и информацию впитала за час, лишь время от времени уточняя у Габриэляна подробности.

C тем, что он отправил в Москву, данных достало бы с лихвой на тысячи примерно полторы уголовных дел. И эти дела погубили бы регион вернее, чем все экзерсисы Кошелева и компании.

— Зачем вы спровоцировали Корчинского?

— Хотел вывести из под удара Дороша. Корчинского все равно бы пришлось снимать, а на Дороше и Маслакове сейчас фактически стоит администрация.

Кузьмичева закурила. Никотин, как и другие наркотики и стимуляторы, на старших не действовал — но многие, курившие до инициации, так и не расставались с этой привычкой.

— Итак, вы благоразумно припасли для меня роль доброго полицейского. Взяв на себя неблагодарную роль злого. У меня возник длинный список вопросов к вам, когда я узнала, что вы учинили над Корчинским. Сейчас этот список сократился до трех пунктов. Аркадий Петрович публично потребовал от вас головы того, кто убил Савицкого. А вы позволили Речице покончить с собой. Почему?

— Ему симпатизировали в управлении. И те, кто был замешан в деле с «Мидасом», знали, что он ни при чем. Из него вышел бы плохой пример. Честно говоря, будь он чуть поумнее и чуть покрепче, я бы и вовсе не стал его трогать.

Кузьмичева кивнула.

— Второй вопрос. «Мидас» — мерзость исключительная, но после того как сняли Кошелева, она продолжалась еще полгода. Что, на ваш взгляд, послужило триггером?

— Через регион шли технологии в Мазендаран. Если бы Москва начала расследование, скорее всего, мы загубили бы военным операцию. Они бы ждали еще какое-то время, но сведения о том, чем занимается «Скиф» под крышей СБ, дошли до личного состава. И военные предъявили СБ ультиматум, не зная, что Кошелев этой работорговлей связал верхушку региона. И что нынешние власти не могут ликвидировать «Мидас», не погубив себя. Речица понял, что оказался меж двух огней — и решил, что ему больше нравится пропадать с музыкой.

— Трансферт технологий в Мазендаран… «серый»?

— Частично серый. А частично, полагаю, черный.

Серый — официально незаконный, но осуществляемый с негласной санкции Аахена. А черный… черный и есть.

— Таким образом, у меня отпадает третий вопрос, — Кузьмичева постучала световым пером по столу. — Сядьте, Габриэлян.

Он пододвинул стул и сел.

— Как вы думаете, почему я сразу же не предложила вам сесть?